Этико-правовые проблемы аборта, контрацепции и стерилизации

Posted on: пт, 01/01/2010 - 00:00 By: admin

Искусственный аборт, контрацепция и стерилизация — это формы медицинского вмешательства в репродуктивную способность человека. В ХХ веке такое вмешательство становится все шире и приобретает массовый характер. Это сопровождается принципиальным изменением юридического статуса и нравственных оценок медицинской репродуктивной практики. Цивилизованный мир — прежде всего государства Европы, США, Россия — пытается освободиться от предшествующей многовековой традиции, по которой аборт подвергался морально-религиозному осуждению и законодательному запрещению. Хорошо известно, что плодоизгнание каралось смертной казнью во всех европейских государствах на протяжении не одного столетия.

За последние сорок лет в результате длительных дискуссий и обсуждений произошла отмена законодательного запрета или его ослабление в той или иной степени в Швеции (1946), Англии (1967), США (1973), Италии (1978), Испании (1978), Норвегии (1978), Франции (1979), Нидерландах (1981). В то же время есть государства, которых не затронула легализация абортов. Это Ирландия, Португалия и другие страны с устойчивой католической культурой. В 1993 году Польша стала первой страной бывшего социалистического лагеря, в которой вновь введены государственные законодательные ограничения на производство абортов, положив начало возрождению консервативной традиции в конце XX века.

Вопрос о легализации абортов остается поводом для дискуссий специалистов, демонстраций граждан, заседаний парламентов до сих пор. Острота в обсуждении проблем аборта сохраняется, несмотря на то, что эта проблема «стара как мир». Исторически отношение врача к аборту является одной из первых и основных этико-медицинских проблем, сохраняющих свою актуальность и сегодня. Это объясняется тем, что проблема аборта концентрирует в себе отношения между людьми на уровне нравственного, юридического, социально-политического, религиозного, научного сознания. Рассмотрев проблему аборта на каждом из этих уровней, можно ответить на вопрос, почему она является основной и принципиальной проблемой современной биомедицинской этики.

Этико-медицинский уровень проблемы аборта.

Вопрос об отношении врачей, медицинских сообществ и ассоциаций к практике искусственного аборта имеет свою историю и свою логику. В этой логике есть две противоположные позиции. Движение от одной к другой и составляет историю вопроса об этико-медицинском отношении к плодоизгнанию.

Первая позиция выражена в Клятве Гиппократа. Среди многочисленных врачебных манипуляций Гиппократ специально выделяет плодоизгнание и обещает: «Я не вручу никакой женщине абортивного пессария» [1] . Так, в V в. до н. э. Гиппократ зафиксировал позицию врачебного сословия об этической недопустимости участия врача в производстве искусственного выкидыша. Такое отношение тем более важно, что прямо идет вразрез с мнением великих моралистов и законодателей Древней Греции о естественной целесообразности аборта. Их взгляды обобщает и выражает Аристотель, который писал в «Политике»: «Если же у состоящих в супружеском сожитии должен родиться ребенок сверх (этого) положенного числа, то следует прибегнуть к аборту, прежде чем у зародыша появится чувствительность и жизнь» [2] .

Вторая позиция выражена в документах Ассоциации врачей России. В «Клятве российского врача» и в «Этическом кодексе российского врача», принятых в ноябре 1994 г. на 4-й Конференции Ассоциации, отношение к искусственному аборту никак не обозначено. Причем на этой конференции высказывалось предложение включить в эти документы вопрос об этическом отношении Ассоциации к искусственному аборту, что особенно актуально для нынешней кризисной демографической ситуации в России. Однако такое предложение не было принято. Это выявило разрыв не только с принципом Гиппократа, но и с этическими традициями российского медицинского сообщества, существовавшими в России до 1917 года.

С начала ХХ века на страницах русских медицинских журналов и газет весьма интенсивно разворачивалось обсуждение этико-медицинских проблем искусственного аборта. Так, в 1900 г. доктор Э. Катунский писал: «У акушера нет ни нравственного, ни юридического права производить эмбриотомию над живым плодом» [3] . В 1911 г. доктор Т. Шабад констатирует, что аборт — «это социальное зло». В то же время он практически один из первых ставит вопрос о «праве матери распоряжаться функцией своего тела», особенно в случае угрозы ее жизни.

Фактически Т. Шабад стоит у истоков либерального подхода к искусственному аборту, пытаясь найти аргументы против господствующего принципа, который, например, в католицизме был выражен так: «Вечная жизнь ребенка дороже временной жизни матери» [4] . При этом Шабад ссылается на принцип средневекового иудейского врача и богослова Маймонида: «не следует щадить нападающего», который он трактует как разрешение на убийство ребенка в утробе матери, совершаемое врачом для спасения жизни матери. Такое действие, по убеждению Т. Шабада, не является преступным и не должно быть наказуемо.

Осуждение уголовного наказания матери и врача было итогом работы XII Пироговского съезда в 1913 году. Тем не менее, на съезде и после него, в обсуждениях его итогов, основная тенденция в российском врачебном мире — моральное неприятие аборта — сохраняется. Так, например, д-р Л. Личкус, выступая на XII Пироговском съезде, говорил: «Преступный выкидыш, детоубийство и применение противозачаточных средств — симптом болезни современного человечества» [5] . Российские врачи с тревогой констатировали образование особого класса «профессионалов-плодоистребителей», нелицеприятно называя их «выкидышных дел мастера ми».

Вот точка зрения д-ра Я. Выгодского (из стенограммы съезда): «Принципиальный взгляд на выкидыш как на зло и убийство должен быть сохранен, производство выкидыша как профессия для врача недопустима» [6] . Проф. Б. Вериго полагал, что «всякий же аборт, произведенный врачом за плату, должен быть наказуем, тогда как всякий аборт, произведенный врачом бескорыстно, не должен считаться преступлением» [7] . Д-р Д. Жбанков писал: «Неопровержима связь между культурой настоящего времени и упадком ценности жизни, как своей, так и чужой: выкидыш и самоубийство — явления одного порядка» [8] .

И еще одно мнение: «Ни один уважающий себя врач, правильно понимающий задачи медицины, не будет делать выкидыш, по исключительному желанию женщины, а всегда будет руководствоваться строгими медицинскими показаниями. Мы, врачи, всегда будем чтить завет Гиппократа, что задача медицины сохранять и удлинять человеческую жизнь, а не разрушать ее, хотя бы и в зародышевом состоянии» [9] .

XII Пироговский съезд, признав неморальность искусственного выкидыша, тем не менее, пришел к выводу, что государству необходимо отказаться от принципа уголовной наказуемости плодоизгнания. В резолюции Съезда от 2 июля 1913 года сказано: «1. Уголовное преследование матери за искусственный выкидыш никогда не должно иметь места. 2. Также должны быть освобождены от уголовной ответственности и врачи, производящие искусственный выкидыш по просьбе и настоянию. Исключение из этого положения должны составлять врачи, сделавшие искусственный выкидыш из корыстных целей своей профессией и подлежащие суду врачебных советов» [10] .

Итогом широкого обсуждения в печати морально-этических проблем аборта в начале века было различение и разведение вопросов об его этической недопустимости и уголовной наказуемости.

История вопроса о юридическом статусе плодоизгнания.

Как известно, в Древней Греции и Древнем Риме плодоизгнание не считалось преступлением. Начиная со II века н. э. христианство распространяет ветхозаветную заповедь «не убий» (Исх.20,13) и на находящийся во чреве матери зародыш. Нормоформирующей установкой по этому вопросу становится постановление Константинопольского Собора 692 года, в котором говорится: «Разницы нет, убивает ли кто-либо взрослого человека или существо в самом начале его образования» [11] .

К каноническим относится и суждение Василия Великого (IV-V вв. н. э.): «Умышленно погубившая зачатый в утробе плод подлежит осуждению, как за убийство» [12] . Эти идеи проникают в светское законодательство европейских государств с начала средних веков. В VII веке законодательство вестготов устанавливает в качестве наказания за изгнание плода смертную казнь. Такой подход становится типичным для европейского законодательства средних веков и нового времени. В 1649 г. смертная казнь за плодоизгнание была введена и в России.

Под влиянием христианской морали и законов в XV_XVII веках аборт как медицинская операция практически исчезает из врачебной деятельности. Поворотным становится 1852 год. После упорной борьбы в Парижской медицинской академии, под давлением вопиющей статистики женской смертности при кесаревом сечении, аборт снова вступает в число акушерских операций в случаях анатомического сужения таза у беременных женщин. Вслед за этим медицинская наука начинает отстаивать и другие медицинские показания к искусственному аборту, и прежде всего в тех случаях, где беременность угрожает жизни матери. Смертная казнь за плодоизгнание начинает вытесняться из законодательств европейских государств, сохраняя за собой при этом статус преступления «против жизни, против семьи и общественной нравственности».

В первом русском Уголовном кодексе 1832 года изгнание плода упоминается среди видов смертоубийства. Согласно статьям 1461, 1462 Уложения о наказаниях 1885 года, искусственный аборт карался 4-5 годами каторжных работ, лишением всех прав состояния, ссылкой в Сибирь на поселение. Новое Уголовное Уложение 1903 года смягчает меры пресечения. «Мать, виновная в умерщвлении своего плода, наказывается заключением в исправительный дом на срок не свыше 3 лет, врач — от 1,5 до 6 лет» [13] .

Подлинная революция в законодательстве относительно абортов происходит в России после 1917 года. 18 ноября 1920 года вступает в силу Постановление Наркомздрава и Наркомюста, которое полностью легализует искусственный аборт: «Допускается бесплатное производство операции по искусственному прерыванию беременности в обстановке советских больниц, где обеспечивается ей максимальная безвредность» [14] .

Россия становится первой страной мира (не считая Франции периода революции 1791-1810 гг.), где происходит полное освобождение женщин и врачей от уголовной ответственности. Запрещение абортов в 1936 году сменилось их легализацией в 1955 г. Легализация была продолжена и в Законе РСФСР о здравоохранении 1971 г. и в Основах законодательства РФ об охране здоровья граждан 1993 г. Последнее законодательство отличается четкой регламентацией медицинской процедуры: по желанию женщины аборт производится до 12 недель беременности, по желанию женщины и социальным показаниям — до 22 недель, по желанию женщины и медицинским показаниям — независимо от срока беременности [15] .

Динамика юридических санкций — от смертной казни до полной легализации (не только в России, но и в Европе) — естественно ставит вопрос о причинах таких кардинальных перемен, происходящих в течение последних ста лет. Ответ на этот вопрос предполагает выход на уровень социально-политических процессов.

Социально-полические аспекты проблемы аборта

Большинство исследователей полагают, что основная причина юридической легализации искусственного выкидыша — это массовый «эпидемический» рост числа абортов, которые в неблагоприятных условиях «подполья» калечили и уносили огромное число жизней. У этой точки зрения есть свои основания, но есть и недостатки. Ее логика аналогична суждению: если патология приобретает массовый характер, то она должна превратиться в «норму». Кроме того, эта точка зрения предполагает следующий вопрос: в чем причины самой этой массовости?

Долгое время полагали, что рост числа искусственных выкидышей стимулировали экономические основания — тяжелые материальные условия, нужда, бедность. Но эти аргументы не выдерживали критики уже в предреволюционной России, когда статистика свидетельствовала о практически равном числе абортов среди обеспеченных слоев населения и в малообеспеченных семьях.

В начале ХХ века весьма влиятельным был социально-политический подход к проблеме аборта. Я. Либерман в 1914 году утверждал: «Дайте женщине равное с мужчиной положение в обществе, повысьте уважение к ее личности, уничтожьте презрение к внебрачной матери и ее детям, создайте условия, обеспечивающие существование всех рождающихся детей, признайте право на материнство и охраняйте его, воспитайте в подрастающих поколениях чувство уважения к институту материнства, обеспечьте каждую мать на время беременности и кормления ребенка — и не будет никакой надобности в уголовной репрессии для сохранения прироста населения и общественной нравственности… и наступит то блаженное время, когда врачам не придется прибегать к нему (аборту — И. С.)… ибо к ним (за редким и малым исключением) для этого и не будут обращаться» [16] .

За годы советской власти такие условия были практически созданы, по крайней мере, на уровне официальной идеологии, что тоже значимо. Тем не менее в 1986 г. в СССР было произведено- 7 млн. 116 тыс. абортов (только официально зарегистрированных), в 1988 г. — 7 млн. 265 тыс. Относительный показатель искусственных абортов в СССР был самым высоким в мире — на 1000 женщин 15- 44 лет — 120 абортов (если учесть официально незарегистрированные аборты, то эта цифра, естественно, возрастает).

Как ни парадоксально, но условия, которые, по мнению Либермана, должны были привести к ликвидации потребности в искусственных абортах, напротив, стали новым мощным основанием роста этой потребности. Равное с мужчинами положение женщины в обществе, включение ее в общественно-полезную трудовую деятельность, заботы о карьере, т. е. социально-активный образ жизни, потребности современного общественного производства в женском труде — факторы, обеспечивающие постоянный и гарантированно высокий уровень числа абортов.

На фоне социально-политических факторов весьма условным выглядит психоэмоциональный мотив аборта — «стыд за грех», «страх позора», который скорее сохраняется в государствах с устойчивой религиозной культурой, хотя говорить о подлинно религиозных мотивах подобных поступков естественно неуместно. Мотивы психоэмоционального уровня наполняются новым содержанием: боязнь общественного мнения, приспособление к социально-бытовым стандартам.

Один из них — организационная структура здравоохранения, предусматривающая существование специальных направлений, обеспечивающих производство абортов, разработку медицинских методик искусственного аборта, анестезиологическое обеспечение операции, подготовку специальных медицинских кадров. Современная технологическая комфортность искусственного прерывания беременности, его общедоступность, бесплатность — благоприятные условия не только производства, но и гарантия устойчивого воспроизводства практики абортов. Перечисленные факторы, взаимодополняя друг друга, не могли и не могут существовать в морально-мировоззренческом вакууме. В настоящее время наиболее влиятельной формой морально-мировоззренческого оправдания абортов является либеральная.

Либеральный подход к проблеме аборта.

Если законодательства государств Европы и Америки, запрещавшие медицинскую практику абортов вплоть до 1-й половины ХХ века, были сформированы под влиянием морально-религиозных установлений, то современные законодательства, легализирующие аборты, имеют своим основанием либеральную идеологию.

Либеральное оправдание аборта базируется на двух принципах. Первый — это право женщины распоряжаться своим телом. Второй - отрицание личностного статуса плода.

Первый принцип — право женщины распоряжаться своим телом — завоевывал себе место в европейской культуре с трудом. Его первые рубежи — это так называемые медицинские показания к аборту, т. е. специфически медицинские случаи, например, анатомически узкий таз, или гидроцефалия плода (водянка мозга), когда рождение ребенка ставит жизнь матери под угрозу. Постепенно происходило расширение медицинских показаний, к ним стали относить болезни сердца, почек, туберкулез, душевные болезни, наследственные заболевания и т. п. 

В первой половине ХIX века входит в оборот понятие «социальные показания», которое вначале включало «изнасилование», «сношение путем обмана», «чрезмерная нужда». Постепенно объем понятия расширяется, и оно начинает включать «желание мужа», «неблагоприятную семейную жизнь», «желаемое количество детей». В итоге цивилизованный мир приходит к признанию права женщины быть совершенно автономной в принятии решения о прерывании беременности и не только в первой ее трети.

Например, в случаях больших сроков беременности, согласно «Инструкции о порядке разрешения операции искусственного прерывания беременности по немедицинским показаниям» 1988 г. («при наличии у женщины оснований к прерыванию беременности немедицинского характера», не предусмотренных настоящей Инструкцией), — это «смерть мужа во время беременности, пребывание женщины или ее мужа в местах лишения прав материнства, многодетность (число детей свыше пяти), развод во время беременности, инвалидность у ребенка, то вопрос о прерывании беременности решается комиссией (медицинского учреждения — И. С.) в индивидуальном порядке».

И если, как правило, такие операции достаточно дороги (весной 1994 г. — 400 тыс. руб. — 2,5 средней месячной зарплаты), то в Москве, например, существуют такие медицинские организации, которые осуществляют аборты только с большим сроком беременности и совершенно бесплатно. Это медицинские научно-исследовательские учреждения, использующие эмбриональный материал поздних сроков беременности (18-22 недели) для фетальной терапии.

С 1996 года в России, согласно распоряжению премьера Виктора Черномырдина, действовал расширенный перечень социальных показаний для искусственного прерывания беременности сроком до 22 недель. 22 недели — это срок реальной выживаемости и жизнеспособности родившихся в этом возрасте детей. Лишать детей этой жизнеспособности могут женщины, признанные безработными или имеющие безработного мужа, женщины, не имеющие жилья, проживающие в общежитии или на частной квартире и т. п. Либеральность подобного распоряжения может быть сравнима только с либеральностью Постановления Наркомздрава и Наркомюста 18 ноября 1920 года, согласно которому Россия стала первой страной мира, полностью легализовав шей искусственный аборт

Либеральная легализация аборта окончательно развела юридическое и моральное измерение проблемы. Это разведение разделяет и религиозно-философская, т. е. консервативная, в нашей терминологии, позиция. Так, Е. Н. Трубецкой в своей докторской диссертации «Религиозно-общественный идеал западного христианства в XI веке» прослеживает организующую роль исторического христианства в политической жизни современных культурных народов и приходит к выводу, что смешение «порядка благодатного с порядком правовым» обрекает «порядок благодатный» на утрату своей силы [17] .

Данная Богом, сущностная, внутренняя свобода человека вряд ли может быть безусловно и окончательно ограничена каким бы то ни было внешними, в данном случае властными факторами, в т. ч. и государственным законодательством. Неуспех правового запрещения и ограничения этой свободы (в случае прерывания беременности) даже под страхом суровых наказаний — лишь еще одно тому доказательство. Единственно, кто может ограничить свою сущностную свободу — это сам человек. Одно из толкований связано с пониманием греха «как утери свободы» [18] . Женщина, делающая аборт, теряет свою свободу: утрачивает дар быть матерью. И какие бы «показания» не сопровождали данную потерю, в христианской традиции это всегда проявление социального и нравственного зла.

Не разделяя идей традиционной морали, либеральное сознание выстраивает свою аргументацию «моральности аборта». Исходным в этой аргументации является принцип «права женщины на аборт». Анализ исторических перипетий усвоения европейской цивилизацией этого «права» показывает, что оно имело определенный смысл разве что в условиях борьбы либерализма с консервативным законодательством, преследующим производство абортов, нежели уже в условиях господства либерального законодательства, разрешающего производство абортов. В этой ситуации принцип «права женщины на аборт» как «ценность» борьбы теряет свой позитивный смысл. Поэтому в арсенале либеральной идеологии появляется принцип «права женщины на собственное тело», или «права женщины распоряжаться функцией своего тела». Но без наполнения конкретным медицинским содержанием использование этого принципа вряд ли целесообразно. Известно, что метафизическим основанием либерального сознания является натуралистическо-материалистическая антропология. Согласно последней, человек — это «психоматериальная телесность», «осознающая сама себя материя», и даже «тело и только тело» (Ф. Ницше). С другой стороны, сторонники абортов утверждают, что зародыш человеческого существа фактически ничего из себя не представляет, кроме «сгустка тканей» или «кровавой массы» [19] . В свете сказанного принцип «права женщины на аборт» превращается в принцип «права тела на собственное тело» или «права тела распоряжаться функцией своего тела». Может ли он выполнять роль регулирующей нормы или ценности?

Второй основополагающий принцип защитников абортов — «отрицание личностного статуса плода». Действительно, если исходить из понимания морали как системы идей, регулирующей отношения между людьми, то необходимо, по крайней мере формально, наличие двух субъектов этого отношения — «человек-человек». Если при этом допустить, что плод — это не человек, то в силу отсутствия второго субъекта морального отношения, аборт — это вообще не моральная проблема. В таком случае принятие решения об аборте — это результат вычисления тех или иных интересов, баланса жизненных обстоятельств, но ни в коем случае не моральный поступок. Но можно ли допустить, что плод — это только «сгусток тканей», а не человек?

Проблема статуса эмбриона

Человеческое существо, развиваясь, проходит ряд стадий — от оплодотворенной клетки до личности. В какой момент в этих стадиях начинается жизнь? Можно ли поставить знак равенства между содержанием понятий — «человек», «эмбрион», «плод», «ооцит», «зародыш»? В какой момент человеческое существо становится моральным субъектом? Конкретные ответы, которые давала культура и наука, менялись от эпохи к эпохе. Согласно древней восточной традиции, возраст человека отсчитывается с момента зачатия. В древней западной цивилизации было распространено мнение, что жизнь начинается с рождения. Долгое время врачи связывали начало жизни плода с первым шевелением ребенка. В католической церкви со времен позднего средневековья, благодаря разработкам Фомы Аквинского, работала аристотелевская концепция «одушевления» (на 40 день после зачатия у мужчин и на 80 — у женщин).

Естественнонаучная или физиологическая позиция относительно «начала» человеческой жизни отличается от религиозной принципиальным отсутствием единого решения — даже в пространстве и времени современной культуры. Различные физиологические подходы могут быть объединены лишь по формальному признаку. Ответ на вопрос: «Когда начинается человеческая жизнь?» — всегда предполагает сведение «начала» жизни к «началу» функционирования той или иной физиологической системы — сердцебиения, легочной или мозговой деятельности. Например, в начале ХХ века биология связывала «жизнь» с 4-месячным плодом, так как «эмбрион до 6 недель — простейшая ткань, до 2,5 месяцев — млекопитающее существо низшего порядка, и именно с 4-х месяцев фиксируется появление мозговой ткани плода, что говорит о возникновении рефлексивно-воспринимающего существа» [20] . В конце ХХ века у 6-недельного плода регистрируется электрофизиологическая активность ствола мозга. Примечательно, что исчезновение этих мозговых импульсов у человека является современным медицинским и юридическим основанием констатации его смерти. Если перенести современный критерий смерти человека — «смерть мозга» — на уровень проблемы определения критерия начала жизни, то, сохраняя логику, именно эти 6 недель — начало активности ствола мозга — необходимо принять как время начала жизни. Но полнота мозговой деятельности связана с сознанием и речью. Нельзя не напомнить, что сознание и язык, как признаки личности, появляются лишь на 2-м году жизни ребенка. Но признание этой цифры за начало человеческой жизни абсурдно и, следовательно, вообще подвергает сомнению вариант, связанный с «мозговым» критерием.

Еще один выделяемый физиологический рубеж возникновения человеческой жизни — первое сердцебиение (4 недели). В то же время принципиальным для многих является формирование легочной системы (20 недель), что свидетельствует о возникшей «жизнеспособности» плода. Под жизнеспособностью понимается его способность выжить вне организма матери.

В последнее время физиологические рубежи все более выходят на клеточный уровень. Современная микрогенетика располагает двумя подходами. Согласно первому, собственно индивидуум — неповторимая и неделимая целостность — образуется в течение 2-й недели после зачатия, в результате полной утраты у родительских клеток способности самостоятельного существования. Другая позиция, распространенная среди микрогенетиков, связывает «начало» человеческой жизни с моментом оплодотворения яйцеклетки, т.е. с моментом возникновения полного и индивидуального набора генов будущего организма. «С точки зрения современной биологии (генетики и эмбриологии) жизнь человека как биологического индивидуума начинается с момента слияния ядер мужской и женской половых клеток и образования единого ядра, содержащего неповторимый генетический материал. На всем протяжении внутриутробного развития новый человеческий организм не может считаться частью тела матери. Его нельзя уподобить органу или части органа материнского организма. Поэтому очевидно, что аборт на любом сроке беременности является намеренным прекращением жизни человека как биологического индивидуума» [21] .

Этическое знание предлагает свои ответы на вопросы о том, когда и при каких условиях человеческое существо становится моральным субъектом, т. е. носителем собственно моральных прав, и прежде всего права не быть умерщвленным. К сожалению, говорить о единодушии этических подходов так же не приходится. Согласно одному из них, вопрос о начале жизни человеческого существа может быть решен при условии определения критерия морального статуса человеческого плода. Рациональность, способность к рефлексии, к поступку, к заключению договора и другие подобные критерии морального субъекта, личности отпадают, так как речь все же идет о плоде в утробе матери. Из многочисленных исследований этой проблемы можно выделить еще четыре свойства, которые, по общему мнению, в состоянии выполнить функции критерия. Это — внутренняя ценность, жизненность, рациональность, реакция на раздражители. В результате критического анализа каждого из них, Л. В. Коновалова приходит к выводу, что в ходе применения их к ситуации морального выбора при аборте, приемлемым оказывается «единственный критерий — критерий реакции на раздражители, понимаемый в узком смысле как способность ощущать удовольствие и боль, приятное и неприятное» [22] . Этот критерий избирается как основание «возможности установить существенное с моральной точки зрения различие между ранним и поздним прерыванием беременности… Это второй триместр беременности (3-6 месяцев)» [23] . С точки зрения Коноваловой совпадение такого подхода с житейскими представлениями, с юридической практикой делает раннее прерывание беременности морально допустимым.

С нашей точки зрения, такой подход вряд ли может быть оценен как безупречный. Моральный статус человеческого существа не определяется набором физиологических реакций и свойств. Такое «определение» сродни уже известному: процедуре сведения морального, этического к биологическому, с благой, но не вполне корректной целью объяснения моральных ценностей и норм.

Если мы ведем речь о моральном статусе плода, пытаясь ответить на вопрос о моральности аборта, то лучше всего делать это, находясь в границах самого морального сознания, а не физиологических процедур. При таком условии плод приобретает моральный статус, соучаствуя в моральных взаимоотношениях. Критерием морального статуса плода является его включенность в моральное отношение к нему. Оно возникает, когда плод, эмбрион, зародыш, «сгусток ткани» становится (сначала) объектом моральной рефлексии и для матери, в тот или иной критический момент выбора, и для общества. Самой постановкой проблемы о моральном статусе эмбриона мы уже делаем его субъектом фундаментальных моральных прав, проявляя при этом моральные качества человеческого рода в целом, такие как солидарность, долг, взаимоответственность, свобода, любовь, милосердие.

Вряд ли целесообразно и возможно отрицать эти ценности. Они являются традиционным содержанием морально-этического «должного», несмотря на реальность различных житейских обстоятельств, разных практических интересов и все ситуативное многообразие «сущего», поэтому морально-этическое решение проблемы начала человеческой жизни (в его нередукционистской форме) вполне разумно и направлено на защиту жизни.

Консервативный подход к проблеме аборта

В России сосуществуют различные ценностно-мировоззренческие ориентации, среди них выделяются — либеральная и консервативная. Каждая из них имеет свои основания, свою традицию. Консервативная — основывается на моральных ценностях религиозной культуры. Рассмотрим особенности консервативно-христианского подхода к проблеме аборта.

Как известно, в Библии не так уж много мест, прямо касающихся обсуждаемой проблемы ( к ним, например, относятся слова прав. Иова, который, говоря о своей жизни, начинает с «ночи, в которую сказано: „зачался человек!“ (Иов. 3, 3). К ним причисляют установление, согласно которому человек, ударивший беременную женщину, (и это стало причиной выкидыша), обязан заплатить штраф (см.: Исх. 21, 22)). Христианское „нет“ абортам однозначно. Православное богословие полагает, что при решении сложных нравственных вопросов „на первое место чаще всего выдвигается самая жизнь основателя христианства, как воплотившая в себе идеал совершеннейшего пути ко спасению“ [24] . В этом смысле Благовещение Архангела Гавриила Марии: „Радуйся, Благодатная! Господь с тобою; благословенна ты между женами“ (Лк.1,28) — представляет собой символическую форму христианского понимания начала человеческой жизни.

Такой принцип ставит под сомнение „право женщины на собственное тело“, право, допускающее, что плод есть лишь часть материнской ткани. „Это не ее тело; это тело и жизнь другого человеческого существа, вверенного ей материнским заботам для кормления“ [25] .

К каноническим относится уже приводившееся выше суждение Василия Великого (IV-V вв. н. э.): „Умышленно погубившая зачатый в утробе плод подлежит осуждению, как за убийство“. Однако оценка аборта как нарушения ветхозаветной заповеди „не убий“ (Исх.20,13) - всего лишь одно из оснований христианского осуждения плодоизгнания. К мысли о еще одном основании подводит нас Св. Иоанн Златоуст. Он пишет, что плодоизгнание — „нечто хуже убийства“, так как здесь не умерщвляется рожденное, но самому рождению полагается препятствие» [26] .

Что может быть «хуже убийства»? Очевидно то, что приводит к убийству, что является его основанием. Это — нарушение «первой и наибольшей заповеди» (ср.:Мф.22,38) — заповеди любви. Максим Исповедник различает пять видов любви: любовь «ради Бога», любовь «по причине естества, как родители любят чад», любовь «ради тщеславия», любовь «из-за сребролюбия», любовь «вследствие сластолюбия». Из этих видов любви на второе место Максим Исповедник помещает любовь «по причине естества» [27] . Аборт — это нарушение заповеди любви, причем в самой ее человечески глубинной сути — через убийство матерью своего дитя. Даже животный мир, к сравнению с которым так часто прибегает натурализм, не знает аналогов подобного действа, свидетельствуя о его совершенной противоестественности.

Аборт — это «препятствие рождению». Но рождение — это «выход из материнской утробы»; однако утроба в христианстве является не просто анатомическим термином. Смысл этого слова в христианской традиции, как полагает С. Аверинцев, чрезвычайно широк и значим: это и «милосердие», и «милость», и «жалость», и «сострадание», и «всепрощающая любовь» [28] . Без этих понятий нельзя обойтись, постигая сущность «девственного материнства Богородицы» .

Особое почитание благодатного материнства Богородицы проявляет себя в величаниях церковных песнопений, в наименованиях явленных икон Божией Матери. П. Флоренский дает одно из самых полных их перечислений, среди которых: «Истинная Животодательница», «Умиление», «Отрада и Утешение», «Сладкое лобзание», «Радость всех радостей», «Утоление печали», «Всех скорбящих радость», «В скорбях и печалях утешение», «Заступница усердная», «Взыскание погибших», «Умягчение злых сердец», «Избавление от бед страждущих», «Милостивая целительница», «Путеводительница», «Истинный живоносный Источник» [29] .

Каждое название иконы Богоматери — это как бы буква в алфавите православной нравственности, первой заповедью которой является заповедь любви. Принятие и допущение аборта как юридически узаконенной практики без определенных морально-этических ограничений и разъяснений — это симптом морального кризиса культуры.

Врач, как принципиальный со-участник жизни человека с момента его рождения до смерти, сегодня имеет возможность свободно обсуждать фундаментальные проблемы человеческой жизни. Определить свое отношение к ним ему поможет и моральная традиция отечественного врачевания и документы международных организаций. В 1983 году Всемирная Медицинская Ассоциация приняла специальную Декларацию «О медицинских абортах», которая включает в себя следующие положения:

  1. Основополагающий моральный принцип врача — уважение к человеческой жизни с момента ее зачатия;
  2. обстоятельства, противополагающие интересы потенциальной матери интересам ее неродившегося ребенка, ставят врача перед необходимостью выбора: сохранить беременность или преднамеренно ее прервать;
  3. неоднозначность выбора определяется разными религиозными и нравственными позициями, причем любое из решений требует уважения;
  4. определение отношения к этому вопросу и правил его решения в данном государстве или общине лежит вне компетенции медицины; врачи должны лишь обеспечить защиту своим пациентам и отстоять собственные права в обществе;
  5. в тех странах, где медицинские аборты разрешены законом, компетентные специалисты могут делать их на легальном основании;
  6. если личные убеждения не позволяют врачу рекомендовать или сделать медицинский аборт, он должен перепоручить пациентку компетентному коллеге;
  7. исполнение положений настоящей Декларации Генеральной Ассамблеи Всемирной Медицинской Ассоциации не является обязательным для тех ассоциаций-членов, которые не присоединятся к ней« [30] .

В 2000 году Церковно-общественный Совет по биомедицинской этике при Московском Патриархате принял Заявление «О грехе детоубийства», содержание которого сводится к следующему:»На протяжении последних десятилетий Россия занимает одно из первых мест в мире по числу ежегодно совершаемых абортов. Церковно-общественный Совет по биомедицинской этике считает своим долгом заявить о неприемлемости искусственного прерывания беременности и с христианской, и с медицинской точек зрения. Аборты являются одной из причин материнской смертности. Однако аборты опасны не только для здоровья женщины. Разрушительны нравственные и демографические последствия данной «врачебной» практики для общества. В связи с резким снижением рождаемости в России (2 аборта на 1 роды) растет естественная убыль населения. За годы реформ по причине превышения смертности над рождаемостью население страны сократилось на 5,8 млн. человек. Утверждая неограниченное право каждой женщины на совершение аборта, ныне действующее Российское законодательство являет собой пример превратного понимания и использования свободы. Никакая свобода не дает право матери и врачу лишать священного дара жизни тех, кто не может противостоять произволу и насилию. В силу этого, а также основываясь на результатах современных научных исследований в области биологии и медицины, Церковно-общественный совет заявляет:

  1. производство аборта — искусственное прерывание беременности — этически не допустимо, ибо является преднамеренным убийством не рожденного ребенка и прямым нарушением Божественной заповеди «не убий» (Исх.20,13);
  2. православное богословие и антропология в полном согласии с современными научными данными о биологической сущности человека связывают начало человеческой жизни с моментом зачатия (слияния отцовской и материнской половых клеток). «Тот, кто должен стать человеком, уже человек» (Тертуллиан );
  3. подлинный текст Клятвы Гиппократа (V в. до Р. Х.) среди известных каждому врачу принципов содержит обязательство: «…Я не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду проводить я свою жизнь и свое искусство«;
  4. к опасным и неизбежным последствиям аборта относится нарушение физического и душевного здоровья женщины. Ее духовное благополучие не возможно без искренне го и глубокого покаяния в содеянном преступлении. Врач, производящий аборт, является полномерным соучастником преднамеренного преступления. Согласно Правилам Православной Церкви, „дающие врачество для извержения зачатого в утробе, суть убийцы, равно и приемлющие детоубийственные отравы“ (Свт. Василий Великий, Правило 8). Нравственную ответственность перед Богом и обществом разделяет и отец, если он не препятствует предстоящему аборту или настаивает на его проведении;
  5. к разновидности преднамеренного убийства относится и евгенический аборт, имеющей целью не допустить рождения больных детей. Достижение человеческого разума — дородовая диагностика — используется в этих случаях не как средство для мобилизации моральной и медицинской помощи, особенно в ней нуждающихся детей, а как орудие нацистской политики „очищения расы“ от неполноценных людей;
  6. в тех редких случаях, когда необходим выбор между жизнью матери и плода, православная этика ориентирует мать на самопожертвование, как высшее проявление любви к ближнему, тем более к своему ребенку. Поэтому так называемые „аборты по медицинским показаниям“ неприемлемы для совести православных людей. Исключением является спасение жизни матери при условии неизбежной гибели плода. Совет отдает себе отчет в том, что разнообразие жизненных ситуаций столь велико, что в отдельных случаях врач должен принимать решения, сообразуясь со своим профессиональным опытом и христианской совестью;
  7. Совет призывает всех содействовать отмене Постановления Правительства РФ от 05.05.96 № 567 „Об утверждении перечня социальных показаний для искусственного прерывания беременности“, легализовавшего поздние аборты (до 22 недель) [31] . При этом использование эмбрионов, плодов и их тканей в экспериментальных целях и для получения биологических материалов различного назначения, в том числе для фетальной терапии, следует приравнять к каннибализму;
  8. Совет считает необходимым внесение в существующее законодательство положения о праве медицинского работника отказаться от проведения аборта или участия в его проведении по религиозным и нравственным убеждениям;
  9. Совет по биомедицинской этике констатирует, что все гормональные препараты, а также другие контрацептивные средства, „противозачаточный“ эффект которых основан на недопущении имплантации оплодотворенной яйцеклетки, являются абортивными средствами, а их применение равнозначно аборту, так как губит уже начавшуюся жизнь;
  10. производство абортов в стране за счет всех без исключения налогоплательщиков является нравственно неприемлемым для каждого религиозного человека);
  11. работу по разъяснению греховной сущности аборта и его последствий для личности и общества следует считать миссионерской задачей Церкви.

Представление об аборте, как о чем-то допустимом, никогда не было свойственно христианскому сознанию и не может получить церковной поддержки. Церковь всегда благословляла мать, свято хранящую дитя, ниспосланного Богом, и врачей, стремящихся сохранить священный дар жизни. Навязываемая обществу альтернатива абортам в виде противозачаточных средств и развития служб „планирования семьи“ является ложной. Подлинной альтернативой аборту в современных условиях может стать только укрепление семьи и религиозное воспитание молодежи. Преодоление греха аборта есть необходимое условие и составляющая часть духовного возрождения России„ [32] .

Контрацепция и стерилизация

Наряду с искусственным абортом, формами медицинского вмешательства в генеративную функцию человека являются контрацепция и стерилизация. В настоящее время женщина обладает правом, как на аборт, так и на контрацепцию и стерилизацию. Однако эти формы медицинского вмешательства не равнозначны. Контрацепция и стерилизация — это формы предупреждения искусственных абортов, включая и нелегальные. Зарубежная статистика свидетельствует, что широкое применение контрацепции снижает количество абортов.

Существует ли моральное различие между предупреждением зачатия и искусственным абортом? Ориентируясь на ветхозаветный императив “Плодитесь и размножайтесь» (Быт.1,22), многие христианские ученые отрицали любое искусственное ограничение деторождения. В качестве единственной альтернативы допускалось воздержание в браке. Эти принципы долгое время формировали нравственную культуру врачей. В 1912 году доктор Л. Окинчиц писал: «Главным препятствием к научной разработке способов, предупреждающих зачатие, является осуждение их врачами с этической точки зрения» [33] . В начале века попытки многих врачей усмотреть и убедить общественное мнение, что «предохраняющие средства есть мера лечебная», успеха не имели.

Ситуация меняется к концу века. В 1991 году на XIII Международном конгрессе акушеров-гинекологов была предложена новая концепция здоровья и благосостояния женщины; в этой концепции наряду с традиционными формами принципиальное место занимает медицинская помощь по контрацепции.

Медицинские аспекты контрацепции и стерилизации

Существующие методы контрацепции можно условно разделить на две группы. К первой, традиционной, группе относят ритмический метод ( который известен в литературе как календарный (температурный) метод, прерванный половой акт, механические средства, химические с локальным действием. Ко второй группе современных методов относятся: гормональная или оральная контрацепция, внутриматочные средства (ВМС).

На 50-60 годы ХХ века пришелся период испытаний и внедрения в клиническую практику оральных контрацептивов. Американские ученые Г. Пинкус и Дж.Рок выделяют ряд препаратов, подавляющих овуляцию. В 60-х годах, благодаря применению гибкой пластмассы, была реализована идея немецкого гинеколога Р. Риккера, который еще в 1909 г. предлагал использовать введение в полость матки шелковые нити, скрученные в кольцо. 60-е годы — время создания и внедрения полиэтиленовых внутриматочных спиралей типа петли Lippes.

Отличие современных контрацептивных средств — уровень их патологического воздействия на организм. И. Мануилова, на основании многолетних исследований, приходит к выводу: «Эффективность противозачаточного метода пропорциональна частоте побочных реакций и осложнений, обусловленных методом контрацепции» [34] . Степень же эффективности современных средств возрастает по сравнению с традиционными методами в 10-20 раз (оральная контрацепция) и в 3-7 раз (ВМС).

Предельно эффективным методом контрацепции является стерилизация — «перевязка», или создание искусственной непроходимости маточных труб при мини-лапаротомии, лапароскопии или гистероскопии. Сегодня возможна и получает распространение не только женская, но и мужская стерилизация (вазэктомия). В настоящее время используются два вида стерилизации: один из них — с восстановлением генеративной функции («зажимы Фильше»), а второй — так называемая необратимая стерилизация. Оба вида стерилизации активно пропагандируются. Например, почти каждая четвертая женщина в США и Англии прибегает к стерилизации, как правило, в случаях окончательного формирования семьи, достижении определенного возраста, при медицинских показаниях. Относительная простота этого метода (например, при нехирургической стерилизации), необратимый характер полного подавления репродуктивной способности могут служить средством не только планирования семьи. Они могут использоваться для управления и контроля за демографическими процессами с заранее заданными и весьма разнообразными целями.

Демографическая политика и контрацепция

Возможность регулирования демографическими процессами на уровне государственного контроля за рождаемостью была известна уже греческой цивилизации. Аристотель в «Политике» рекомендовал: «Пожалуй… должно поставить предел скорее для деторождения, нежели для собственности, так, чтобы не рождалось детей сверх какого-либо определенного числа. Это число можно было бы определить, считаясь со всякого рода случайностями, например с тем, что некоторые браки окажутся бездетными. Если же оставить этот вопрос без внимания, что и бывает в большей части государств, то это неизбежно приведет к обеднению граждан, а бедность — источник возмущений и преступлений» [35] . В IV-III вв. до н. э. вопрос о перенаселении, как сообщает Полибий, решался в Древней Греции ограничением деторождения (один-два ребенка в семье). Когда-то, по крайней мере, для Аристотеля, наиболее гуманным средством строгого и обязательного соблюдения этого установившегося обычая, в сравнении с убийством и заброшенностью новорожденных, был аборт. Для современной цивилизации, по крайней мере, на уровне положений ООН, характерна позиция: аборт нельзя рассматривать как метод регуляции рождаемости. Такими методами становятся контрацепция и стерилизация — на уровне медицинской практики и принципы «планирования семьи» и «правильного репродуктивного поведения» — на уровне идеологии.

В XIX веке идеологической формой оправдания предупреждения беременности было мальтузианство, которое все беды и несчастья человечества связывало с «абсолютным избытком людей». Английский врач Дж. Дрисдэм в сер. XIX века одним из первых использовал эти идеи для оправдания медицинских способов предупреждения зачатия и пропаганды противозачаточных мер. С этого времени контрацепция рассматривается как одно из средств регуляции рождаемости и непосредственно связывается с проблемами демографии в мире и регионах.

В настоящее время в более чем 60 странах службы охраны материнства и детства работают вместе со службами планирования семьи на государственном уровне. Китай, например, где существует Министерство планирования семьи, может рассматриваться как «образец» государственной политики в области планирования семьи.

В 1952 году была создана Международная федерация планирования семьи (МФПС). МФПС «ставит перед собой следующую глобальную цель. В настоящий момент всего лишь треть лиц репродуктивного возраста имеют доступ к планированию семьи. К 2000 году население Земли вырастет до 6 млрд. человек, из которых 950 млн. будут супружеские пары, способные к деторождению. МФПС берет на себя обязательство, работая с правительствами, учреждениями ООН и другими неправительственными организациями, добиться к 2000 году того, чтобы не менее 450 млн. супружеских пар во всем мире планировали свою семью» [36] . Африканский регион, регион Индийского океана, арабский регион, Восточная и Юго-Восточная Азия и Океания, Западное полушарие, Европа — это 6 географических регионов, где работает МФПС. При этом выделяются финансовые, моральные ресурсы тем странам, которые больше всего в них нуждаются. «Нужда» определяется основными демографическими показателями: уровнем рождаемости, материнской смертностью, детской смертностью и распространенностью контрацептивов. Реализация «глобальной цели» предполагает решение следующих основных задач, среди которых:

  1. пропаганда концепции планирования семьи и обеспечение услуг в этой области как можно в большем масштабе, с тем, чтобы все желающие могли добровольно, на основе полученной информации, выбрать и применять подходящий им метод планирования семьи;
  2. уважение права личности и супругов на свободный выбор метода планирования семьи в интересах их собственного здоровья и здоровья детей;
  3. МФПС твердо возражает против применения любых форм принуждения (прямого или косвенного) в выборе применения методов планирования семьи;
  4. МФПС не рассматривает аборт в качестве метода планирования семьи; контрацепция есть единственный метод против нежелательной беременности;
  5. соблюдение культурных традиций при проведении политики планирования семьи обеспечивается путем изучения местных особенностей добровольцами из числа населения, которые затем разрабатывают и осуществляют программы и составляют основу национальных ассоциаций;
  6. МФПС оказывает поддержку программам ассоциаций — членов, работающих параллельно или совместно с правительствами своих стран» [37] .

Последний, шестой пункт весьма существен в комплексе морально-этических проблем регуляции репродуктивной функции человека. Факт существования международных организаций «Международное общество по совершенствованию контрацепции», «Международная федерация планирования семьи», работающая с правительства ми на уровне ассоциаций в 134 странах мира (в том числе и в России), ставит принципиальный вопрос: кто же является основным субъектом регуляции рождаемости в условиях государственной демографической политики — женщина, семья или государство и международные организации? Этична ли (и в каких случаях?) регуляция детородной функции в масштабах социально-государственного управления, какого-либо социально-политического или международного контроля?

В силу этого совсем не случайным условием членства в МФПС-Европа является принцип Конституции Регионального Совета о «неучастии ассоциации или лица, ее представляющего, в дискриминационной политике в отношении расы, вероисповедания, цвета кожи, политических убеждений или пола». Контрацептивные методы контроля за рождаемостью, особенно стерилизация, в руках политиков, принимающих дискриминационные идеи, могут обернуться непредсказуемыми последствиями для человеческой популяции, перед которыми померкнут все известные в истории человечества «демографические взрывы».

Именно поэтому для многих людей очевидна неприемлемость стерилизации как в качестве средства демографической политики государства, так и в качестве медицинской методики, применяемой отдельным человеком.

Консервативные прогнозы и оценки

Н. Лосский в работе «Бог и мировое зло» писал: «Поскольку зло в человеческой жизни обусловлено глубочайшими свойствами человеческой личности, оно не может быть устранено никакими изменениями общественного строя (в нашем случае — достижениями научно-технического и социального прогресса — И. С.). Из этого, однако, совсем не вытекает, будто не следует бороться за социальную справедливость… Нужно только помнить, что идеал абсолютного добра в земных условиях недостижим, и новые формы общественной жизни, которые удастся выработать будущим поколениям, внесут лишь частичные улучшения некоторых сторон существования и, может быть, вместе с тем породят какие-нибудь новые проявления зла» [38] . Эти тенденции не заставили себя долго ждать.

Одну из них фиксирует Э. Дюркгейм в своем фундаментальном социологическом исследовании природы и причин роста числа самоубийств в современной культуре: «Итак, факты не подтверждают обыденного мнения, что самоубийства вызываются главным образом тяготами жизни; наоборот, число их уменьшается по мере того, как существование становится тяжелее. Вот неожиданное последствие мальтузианизма, которого автор его, конечно, не предполагал. Когда Мальтус рекомендовал воздержание от деторождения, то он думал, что, по крайней мере, в известных случаях это ограничение необходимо ради общего блага. В действительности оказывается, что воздержание это является настолько сильным злом, что убивает в человеке самое желание жить. Большие семьи вовсе не роскошь, без которой можно обойтись и которую может себе позволить только богатый; это насущный хлеб, без которого нельзя жить» [39] .

Вторая тенденция явилась в виде «сексуальной революции», которая европейская цивилизация переживает с середины ХХ века. Основатель порножурнала «Плейбой», Х. Хефнер, анализируя причины сексуальной революции ХХ века, говорит о трех основных факторах: появлении контрацептивов, антибиотиков и свободных денег. Нельзя не добавить к этим факторам и принципиальные изменения в морально-этическом сознании, свой вклад в которые внесли психоаналитическая медицина и психология. Он заключался в принципиальном разграничении собственно сексуальности (как проявлении либидо) и функции продолжения рода. Контрацепция как средство подавления этой функции становится символом освобожденной сексуальности.

Неудивительно, что «между православными учеными существует всеобщее согласие по следующим двум пунктам: 1) поскольку одной из целей супружества является рождение ребенка, чета поступает аморально, постоянно прибегая к методам контрацепции во избежание этого, если на то нет смягчающих обстоятельств; 2) контрацепция аморальна и тогда, когда способствует блуду и прелюбодеянию» [40] .

У этой категоричности есть свои основания. Православные авторы обращают внимание на то, что за безоговорочным использованием и массовым распространением контрацепции стоит нравственное выхолащивание и обесценивание человека. Вот суждение Л. Карсавина (1882-1952): «Всякие ограничения полового акта (в частности меры против деторождения), заменяя слияние (тел — И. С.) склеиваем, ведут к дурному разложению личности или о нем свидетельствуют… Ибо по существу своему и в идеале половой акт — наиболее духовный из актов человека, потому именно и подверженный опасности наибольшего оплотянения… Здесь человек наиболее причастен Божьему Творческому акту, погружаясь в бездну небытия, из коей подъемлется новый человек; здесь возникает новое пространство и новое время рождающегося, преобразуя весь пространственно-временной мир; здесь даже животное приближается к духовности, становясь способным на любовь и жертву» [41] .

В. Соловьев в своей работе «Смысл любви», различая половую любовь и размножение рода, не связывает их. Сама половая любовь понимается им как элемент, проявление и свидетельство существования определенного метапорядка, некой системы, собственно, и задающей сущность и смысл существования половой любви. В своем истолковании половой любви и духовности В. Соловьев постоянно спорит с вульгарным пониманием христианства: «Ложная духовность есть отрицание плоти, истинная духовность есть ее перерождение, спасение, возрождение» [42] .

Н. Бердяев критиковал обыденно-религиозное понимание «проблемы пола в зависимости от вульгарного дуализма духа и плоти». Оно «связало ее (проблему пола — И. С.) греховностью плоти, и это была не только моральная, но и метафизическая ошибка. Ведь плоть столь же метафизична и трансцендентна, как и дух и плотская любовь имеет трансцендентно-метафизические корни» [43] . Именно эти основания, с точки зрения В. Н. Лосского, превращают плотскую любовь в «противоядие смертности» [44] .

Современный греческий богослов С. Харакас считает, что понимание половой любви как одной из форм возможного духовного совершенствования мужа и жены в любви и единстве допускает «применение контрацептивов с целью отсрочки рождения детей и ограничения их числа, дабы предоставить большую свободу чете для проявления их взаимной любви» [45] . Однако едва ли для всех православных людей может быть приемлемо такое умозаключение.

В приведенном выше заявлении Церковно-общественного совета по биомедицинской этике недвусмысленно сказано: «Совет по биомедицинской этике констатирует, что все гормональные препараты, а также другие контрацептивные средства, „противозачаточный“ эффект которых основан на недопущении имплантации оплодотворенной яйцеклетки, являются абортивными средствами, а их применение равнозначно аборту, так как губит уже начавшуюся жизнь».

Вместе с тем искони заботой Церкви является попечение о сохранении и укреплении семьи. Именно поэтому в «Основах социальной концепции РПЦ» утверждается, что «супруги несут ответственность перед Богом за полноценное воспитание детей. Одним из путей реализации ответственного отношения к их рождению является воздержание от половых отношений на определенное время. Впрочем, необходимо памятовать слова апостола Павла, обращенные к христианским супругам: «Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе…» (1 Кор. 7. 5).

Католическая церковь «абсолютно запрещает стерилизацию как средство, необратимо препятствующее деторождению» [46] . Православная Церковь, как и католическая, — это социальная организация, объединяющая людей по сути дела во всех регионах мира. Тем не менее, она безоговорочно отдает приоритет индивидуальному выбору супружеской пары перед любыми мерами организационного контроля под знаком любой «благой» идеи, будь то «оздоровление нации» или «благополучие человечества».

 


 

[1] Гиппократ. Избранные книги. М. 1936, с. 87-88.

[2] Аристотель. Политика. Соч., т. 4. М. 1984, с. 624.

[3] Катунский  Э. К вопросу о праве родителей на жизнь плода // Медицинская беседа. 1900, № 7, с.178.

[4] Шабад  Т. Искусственный выкидыш с принципиальной точки зрения // Медицинское обозрение. 1911. Т. 45. № 2, с. 172.

[5] Стенограмма XII Пироговского съезда // Русский врач. 1913. № 28, с. 1010.

[6] Стенограмма XII Пироговского съезда // Русский врач. 1913. № 28, с. 1011.

[7] Терапевтическое обозрение.1914, № 5, с. 163.

[8] Жбанков  Д. К вопросу о выкидышах // Практический врач. 1914. № 31, с. 433.

[9] Гиммельфарб  Г. И. Исторический очерк вопроса о выкидыше // Терапевтическое обозрение . 1914. № 5, с. 147.

[10] Стенограмма XII Пироговского съезда // Русский врач. 1913. № 28, .с. 1012.

[11] Цит. по Либерман Я. Э. Изгнание плода в русском законодательстве // Терапевтическое обозрение . 1914. № 5, с. 148.

[12] Цит. по Мелетий Митрополит Никольский. Аборты. М., 1993, с. 39.

[13] Либерман  Я. Э. Изгнание плода в русском законодательстве // Терапевтическое обозрение . 1914. № 5, с. 149.

[14] Цит. по Соловьев З. П. Аборт. Избр. произведения. М. 1970, с.133-134.

[15] Основы законодательства РФ об охране здоровья граждан (1993), статья 36.// Сборник нормативных актов по охране здоровья граждан Российской Федерации. М. 1995, с.25.

[16] Либерман  Я. Э. Изгнание плода в русском законодательстве // Терапевтическое обозрение . 1914. № 5, с.153.

[17] Сперанский  В. Н. Трубецкой Е.// Христианство. Энциклопедический словарь в 3-х томах. М. 1995. Т. 3, с. 44.

[18] Бердяев  Н. Самопознание. М. 1990, с. 164.

[19] Гордон  М. Нет, аборт — это не убийство! // Америка. 1992. № 439, с. 43. 

[20] Бродский  В. А. Возраст плода // Врач. 1913, № 22.

[21] Вестник «Жизнь». М. 1994, с. 17.

[22] Коновалова  Л. Правила и исключения // Человек.1995. № 1, с. 111.

[23] Коновалова  Л. Правила и исключения // Человек.1995. № 1, с. 112.

[24] Пономарев  П. Догматические основы христианского аскетизма по творениям восточных писателей-аскетов IV века. Казань, 1899, с. 114.

[25] Харакас  С. Православие и биоэтика // Человек. 1994. № 2, с. 93.

[26] Св. Иоанн Златоуст. Избранные творения. М. Издательский отдел Московской Патриархии. 1994, с.790.

[27] Творения Преподобного Максима Исповедника. Книга 1. Богословские и аскетические трактаты. Главы о любви. М., 1993, с.108.

[28] Аверинцев  С. «EYEПЛАХNIА» // Альфа и Омега.1995. № 1-4, с.19.

[29] Флоренский  П. Столп и утверждение истины. М. 1990. Т. 1, ч. 1, с. 355-356.

[30] Врачебные ассоциации, медицинская этика и общемедицинские проблемы. Сборник официальных документов. М., 1995, с. 23. 

[31] Постановление Правительства РФ от 05.05.96 № 567 было отменено Постановлением Правительства от 11.08.03 № 485, в котором Перечень социальных показаний был сокращен с 13 до 4. В настоящее время готовится Постановление, оставляющее только одно социальное показание (беременность в результате изнасилования).

[32] Православие и проблемы биоэтики. Выпуск 1 (1998-1999). М.2001, с.119-121.

[33] Окинчиц  Л. Как бороться с преступным выкидышем? // Журнал акушерства и женских болезней . 1912. Т. 27. № 3, с. 329.

[34] Мануилова  И. А. Современные контрацептивные средства. М., 1993, с. 36.

[35] Аристотель. Политика. М. 1984. Т. 4, с. 416-417.

[36] Мануилова  И. А. Современные контрацептивные средства. М., 1993, .с. 23-24.

[37] Мануилова  И. А. Современные контрацептивные средства. М., 1993, .с.21

[38] Лосский  Н. О. Бог и мировое зло. М. 1994, с. 358.

[39] Дюркгейм  Э. Самоубийство. М., 1994, с.177 

[40] Харакас  С. Православие и биоэтика // Человек ,1994, № 2, с. 98.

[41] Карсавин  Л. П. О личности. Религиозно-философские сочинения. М., 1992, Т. 1, с. 153.

[42] Соловьев  В. Смысл любви. Соч. Т. 2. М., 1988, с. 529.

[43] Бердяев  Н. Эрос и личность. М., 1989, с. 21. 

[44] Лосский  Н. В. Очерк мистического богословия восточ. церкви. М., 1991, с. 247.

[45] Харакас  С. Православие и биоэтика // Человек. 1994. № 2, с. 98.

[46] Медицина и права человека. М. Прогресс, 1992, с. 83.